7 марта в «Сретенском клубе в Югре» выступила с докладом Софья Фомина, филолог, пресс-секретарь клуба. По просьбе членов клуба Софья Андреевна поделилась своим видением перспектив реализации Федерального закона № 52-ФЗ "О внесении изменений в Федеральный закон "О государственном языке Российской Федерации", подписанного Президентом России 28 февраля 2023 года и получившего в процессе рассмотрения в Госдуме получил условное название "Закон о чистоте русского языка".

Законопроект о чистоте русского языка одобрен Госдумой РФ в трех чтениях. Согласно тексту документа, при использовании русского языка в качестве государственного не допускается использование слов или выражений, которые не соответствуют нормам современного русского литературного языка. Уточняется, что это касается в том числе и нецензурной брани. Исключением являются только те иностранные слова, которые не имеют общеупотребительных аналогов в русском языке и перечень которых содержится в нормативных словарях. По мнению его разработчиков, он должен стимулировать чиновников и граждан соблюдать нормы литературного русского языка в публичной сфере и защитить государственный язык от чрезмерных заимствований.

Правительство внесло законопроект в Госдуму в конце октября. В нём указывается, что под нормами современного русского литературного языка понимаются «совокупность языковых средств и правила их использования, зафиксированные в нормативных словарях, справочниках и грамматиках». Документ предполагает создание списка таких изданий. В пояснительной записке он называется «единым корпусом» грамматик, словарей и справочников. Список будет составлять правительственная комиссия по русскому языку.

В результате – закреплённые нормы современного русского литературного языка должны будут неукоснительно соблюдать органы власти всех уровней, суды, СМИ, производители рекламы. Это же относится к показам фильмов в кинозалах, театрально-зрелищным, культурно-просветительным и зрелищно-развлекательным мероприятиям, написанию наименований географических объектов и нанесению надписей на дорожные знаки. Таким образом, считаться с нормами обязаны все, кто действует в публичном пространстве. 

И это более чем актуально на сегодняшний день, на мой взгляд. Однако есть нюансы.

В связи с такой постановкой вопроса возникает ряд сложностей:

1. Где граница между злоупотреблением англицизмами, имеющими идентичные по значению аналоги в русском языке и заимствованными словами, многие из которых, кстати говоря, имеют латинские или греческие корни?

2. Как успеть при современном темпе распространения информации за возникающими новыми терминами и названиями явлений, которые рождаются буквально в считанные дни?

3. Как отладить систему оценивания? Кто будет цензором в режиме реального времени?

4. Как отразятся подобные изменения на мышлении носителей русского языка?

Начну издалека и буду постепенно приближаться к сути проблемы.

Есть такая теория лингвистической относительности. Я бы хотела оттолкнуться сегодня от неё. Основой этой теории послужили взгляды великого немецкого лингвиста Вильгельма Гумбольдта, она до сих пор имеет много приверженцев и породила в 20 веке новые течения психолингвистики – науки на стыке двух наук.

Согласно этой теории, люди, говорящие на разных языках, видят мир по-разному, следовательно, каждому языку соответствует своя логика мышления. Язык - это «промежуточный мир, находящийся между народом и окружающим его объективным миром». Зазеркалье.

Поскольку восприятие и деятельность человека целиком зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком. Чтобы выйти за рамки мышления, предопределённого родным языком, нужно вступить на территорию языка неродного.

В разных языках знаки - это не различные обозначения одного и того же предмета, а разные видения его. Наиболее яркие примеры связаны со словами, обозначающими цвета, в разных языках: синий и голубой в русском, blue, Blau, bleu - обозначения одним словом в английском, немецком и французском языках. У некоторых африканских племен есть только два слова для названия цветов: одно для «теплых» (красный, оранжевый, желтый) и одно - для «холодных» (голубой, фиолетовый, зеленый).

Изучение иностранных языков - это приобретение новой точки зрения, нового взгляда на мир. Язык по-своему членит действительность, и человек разумный находится во власти конкретного языка.

Если попробовать заменить слова языков знаками наподобие математических, то это будет просто сокращенный перевод, охватывающий только незначительную часть всего мыслимого.

Учёный-последователь той же теории л.о. Бенджамин Уорф считал, что даже поведение людей объясняется лингвистическими факторами. Он начинал свою деятельность как инспектор по технике безопасности и поэтому приводил в подтверждение своей теории факты из этой области. Например, рабочие спокойно курили у пустых цистерн для бензина, так как на них было написано Empty gasoline drums (Пустые цистерны для бензина), хотя на дне всегда скапливались остатки горючего и образовывался опасный газ. Люди в своем поведении ориентировались не на опасную ситуацию, а на табличку с успокаивающей надписью. То же касалось прилагательного inflammable (горючий), которое американцами толковалось «негорючий» (in - префикс отрицания, flame - пламя). В настоящее время его заменили более ясным flammable.

В России аналогичное воздействие языковых формул хорошо прослеживается на примере московского метро, где в 2000-х надписи «выхода нет» заменили на надписи «выход с другой стороны», что, согласно исследованиям, значительно снизило количество случаев суицида. В 80-е годы аналогичную акцию провели в Лондонском метро.

Таким образом, мы убеждаемся в том, что у многих слов наряду с прямым имеется так называемое коннотативное, эмоциональное дополнительное значение. Оно может вызывать чувства, ассоциации и образы у того, кто его читает или слышит. Иногда заимствования из других языков призваны заменить те слова, которые себя так или иначе исторически скомпрометировали на родине. Например, слово «маркетинг» вызывает меньше негатива в нашем сознании, чем «торговля» или «продажи». Со словом маркетинг нет таких выражений как «торговать собой» или «быть продажным». Оно – нейтрально.

У эскимосов имеется с десяток разнокоренных названий снега, а у арабов до 500 названий для лошадей и для верблюда. Зачастую это не полные синонимы, а выделенный признак, характеризующий объект — в зависимости от значимости его в обществе. Таким образом, желая повысить значимость чего-либо в обществе, мы можем сделать это с помощью языка. Но зачем изобретать велосипед, если можно взять готовые слова у других народов?

Чай с нотками василька и бергамота earl gray наверняка пробовал каждый, и своё название он берёт из истории возникновения этого сорта. Некоторые фирмы стали переводить его название, происходящее от фамилии, и называть «Седой граф», что способствует полной утере связи корней слова с его историей.

Кстати, учитывая эти нюансы, можно предположить, что стереотипные представления о русских, о немцах, французах, англичанах, китайцах и т.д. в некоторой степени верны – с точки зрения языка и мышления одного народа другой народ со своим повышенным языковым вниманием к чему-то может выглядеть порой до смешного нелепо. И без погружения в языковой контекст, а со временем – ещё и в культурный подтекст, постичь говорящего на другом языке бывает почти невозможно, даже зная прямой перевод.

Например, про одного и того же нетрезвого человека в Англии скажут: «Пьян как лорд», а в России: «Пьян как сапожник». Почему?

Российский лингвист Александр Потебня говорил: «Самое раздробление языков с точки зрения истории языка не может быть названо падением; оно не гибельно, а полезно, потому что, не устраняя возможности взаимного понимания, дает разносторонность общечеловеческой мысли». Что он имел в виду? То, что само существование разных форм выражения мысли дарит перспективу её развития. Отсюда и приходят в языки заимствования, обогащающие их содержательно и стилистически.

Можно ли говорить в таком контексте, что легенда о Вавилонской башне – это легенда о наказании человечества? И да, и нет. Одна моя хорошая знакомая, преподаватель истории и PR-специалист, любит приговаривать, что самый сложный перевод – с русского на русский. И если уж сложно понять друг друга, говоря на одном языке – из-за разницы образного восприятия, то говоря на разных языках, по-разному категоризирующих окружающий мир, понять друг друга порой представляется совершенно невозможным.

В особенности, когда сходятся на одном речевом поле язык аналитический (где грамматические значения слова обусловлены строением фразы) и синтетический (где грамматические значения заключены внутри самого слова):

It was getting dark

Смеркалось

Надо отметить, что все славянские языки принадлежат ко второму типу, а также древнегреческий, латынь, арабский язык. Такой строй языка делает его достаточно сложным для изучения и требует погружения в языковую среду, чтобы усвоить все нюансы и исключения из общих правил. Зато даёт большой простор для поэзии и языковых игр. А между тем, согласно философу 20 века Людвигу Витгенштейну, вся речевая деятельность в обществе является ничем иным как языковыми играми, опирающимися на культурный подтекст, на ситуацию, в которой происходит диалог, и межличностные отношения говорящих.

Например, речевой оборот «Солнце восходит» в рамках современной астрономической теории является не ложным, а бессмысленным; в контексте же языковой игры крестьян или туристов он, напротив того, осмыслен. Ярче всего разница смыслов прослеживается в специфических словах-профессионализмах.

Аналитические языки проще для изучения. Это почти все романо-германские языки, в том числе английский, а также изолирующие языки вроде китайского. В них, разумеется, тоже имеют место быть языковые игры, культурные отсылки, образные выражения:

To rain cats and dogs

So cool as a cucumber

Однако не случайно в основе всех языков программирования лежит английский. Большинство ответят на вопрос «почему?», что на этом языке говорят в большинстве стран мира – так программистам легче сотрудничать. Но есть и другая причина. Английский – это язык левого полушария, язык логики. В нём меньше стилевых градаций и синонимических цепочек, больше чёткости. Это функциональный и стилистически нейтральный язык управления и планирования.

Вернёмся к главному вопросу: что будет, если заменить функциональные англицизмы на русские синонимы (ли)? И возможно ли это?

Отвечу сначала на второй вопрос. Язык – живая подвижная субстанция. Он меняется постоянно под воздействием традиций произношения большинством его носителей. Так, один из самых ярких примеров нового времени: кофе постепенно стал(о) двух родов. Регулировать эти процессы сверху фактически невозможно. Путь здесь только один: просветительская деятельность, нативная пропаганда. У нас уже есть собственная система управления персоналом, построенная на интеграции лучших черт западной и восточной систем, мы умеем объединить уважение к опыту и замотивировать молодых и амбициозных к карьерному росту. Не хватает только создать собственный терминологический аппарат, который будет охватывать современные процессы, в то время как до сих пор мы успешно пользовались заимствованными терминами.

Как на сегодняшний день требовать от молодых людей (если даже взять за молодых тех, кому до 35 включительно) отказаться от англицизмов, если они усердно изучили английский благодаря обязательной школьной программе и альтернативы не знают? А процесс изменения и согласования новых школьных стандартов – это ооочень медленный процесс. На мой взгляд, для начала можно дать школьникам больше выбора, включить в программу возможность изучения языков разного типа (аналитического и синтетического), но, например, на базовом, общеразвивающем уровне.

Сегодня, если взять реальную картину, дети в школе и не могут качественно выучить английский. Учат они его с репетиторами и на платных курсах. Требования к выпускникам несоразмерны преподаваемому объёму знаний. Happy English пылится на полках библиотек и идёт в растопку.

И если взять и просто запретить всё, чему мы так усердно учились, получим тот же когнитивный диссонанс, что у маленьких детей, которых в доречевой период учат объяснять, чего они хотят, с помощью жестов, а потом объясняют, что показывать пальцем в автобусе на людей неприлично.

Если сегодня планомерно исключить из обихода такие слова как «коворкинг», «воркшоп», «секьюрити» и т.д., мы получим в итоге усложнение общения. Потому что «комната для коллективной работы» или «мастерская» или «зал заседаний» обладают совсем другим коннотативным значением, нежели вышеупомянутые англицизмы. Есть ведь оттенки смысла, обусловленные культурным багажом нашего народа. Словосочетание «коллективная работа» имеет стилистически совсем другую окраску и рождает совсем другие образы в голове, чем «коворкинг». Здесь как раз отражается наше стремление интегрировать в своей ежедневной деятельности опыт других народов.

Что касается требования «неукоснительно соблюдать нормы современного русского литературного языка, закрепленные в словарях и справочниках, то язык развивается намного быстрее, без оглядки на то, нравится нам это или нет. Обретает и теряет слова и значения, утрачивая связи, которые ранее были важными. А свод правил и словари остаются. Так же и с обществом: его бурное развитие, особенно в определённые периоды, часто тормозят устаревшие законы и институты.

Русский язык впитывает и перерабатывает усвоенные иностранные слова испокон веку. Так, некогда заимствованное из французского «зонтик» обрело сокращённый вариант «зонт», несклоняемые англицизмы обретают падежные окончания «в коворкинге», «за коворкингом». И слова эти усваиваются. А какие-то не усваиваются, но остаются в обиходе. Так, слово «жюри» по-прежнему произносится на французский манер с нехарактерной мягкой «ж» и не склоняется. Однако никто к нему претензий не имеет. Или слово «шопер» - по сути авоська, но не пойдёт же модный хипстер в ТРЦ с авоськой. Да и «себяшка» вместо «сэлфи» будет звучать как минимум странно.

Строго говоря, исконно русских слов в языке едва ли наберётся 10%. Например, обозначения родственных отношений, домашние животные и предметы быта. Но язык — это не только корни слов, это ещё и грамматическая система, а у нас она настолько адаптивная и мощная, что способна любое слово сделать своим.

Подытоживая всё сказанное, хочу сказать, что:

1) Целесообразно включать в школьную программу обучение разным языкам, пополнять языковой «рацион» для широты мировоззрения и создания новых нейронных связей в мозгу нашей молодёжи; в своё время наряду с английским можно было изучать ещё один язык – по выбору;

2) Открывать платные языковые центры для всех желающих с широким спектром языковых программ, поскольку такие вещи могут быть востребованы и среди старшего поколения, ведь изучение языков помимо всего прочего является отличной профилактикой болезни Альцгеймера;

3) Чтобы требовать соблюдения литературных норм, необходимо стараться оперативно отражать в нормативных словарях актуальные изменения в языке, а также автоматизировать процесс оценки письменной и устной речи, технические средства уже на сегодняшний день позволяют это сделать – нужно лишь применить их к данной сфере;

4) Вести просветительскую деятельность ненавязчиво, в современной доступной форме, подобно нативной рекламе, с привлечением серьёзных специалистов, иначе она может иметь обратный эффект.

5) На примере этого закона, мы уже приходим к модели оценки обществом. Поскольку мер наказания за нарушение языковых норм пока не предусмотрено. И речь здесь идёт скорее не о прямых финансовых потерях, а о репутации говорящего.

А на самом деле для образованного и правильно воспитанного человека не так уж важна этимология использованных им слов. Общий уровень культуры имеет в данном контексте решающее значение. 

Автор С.А. Фомина, филолог, журналист, медиааналитик.